Экспорт хаоса становится важнейшим вектором внешней политики Турции
Господин разрушитель
Планы турецкого лидера Тайипа Реджепа Эрдогана сформировать «турецкий мир» от Северной Африки до Каспия и далее в Центральную Азию уже не вызывают ни у кого сомнений. Да и сам «новый падишах» даже не стремится скрывать свои геополитические фантазии. И хотя механизмы турецкой внешней политики можно назвать своеобразными, в современном мире они оказываются вполне действенными: первоначально заявляется заведомо рискованный сценарий, затем пространство наполняется исполнителями, ресурсами и политическими возможностями протурецких групп влияния.
Видео, Часть — 1
А в результате непринципиальной «жертвы» в пользу более сильного партнёра ситуация начинает превращаться в некий «ресурс», обладающий асимметричной ценностью для Эрдогана. Турция сохраняет сравнительно большую свободу рук, обладая способностью к дальнейшей эскалации ситуации, тогда как все остальные заинтересованы в снижении напряжённости. Фокус же в том, что Турция «жертвует» изначально обречёнными ресурсами, а её оппоненты вынуждены очень чётко калькулировать последствия своих действий.
Видео, Часть — 2
В таких сценариях присутствует вполне очевидная геополитическая логика: Эрдоган заполняет геополитический вакуум, будучи заинтересован в изменении или даже сломе статус-кво, сформировавшегося в соответствующих регионах после различных событий и процессов. Большинство же других игроков, с чьими интересами так или иначе соприкасалась Турция, напротив, были заинтересованы в сохранении статус-кво и не имели ресурсов к серьёзной эскалации.
Кто это на Кавказ с мечом пришёл?
Подобная тактика «гамбита» применялась в последнее время Анкарой сравнительно часто. Наиболее яркий пример — даже не карабахский кризис сентября-октября 2020 года, когда Анкара взяла на себя непосредственное управление боевыми действиями и политическими процессами, а ситуация в Восточном Средиземноморье, где Турция инициировала кризис вокруг газовых месторождений с использованием военно-силовых инструментов, вследствие чего на следующей итерации турецкой политики вполне может быть поставлен вопрос об аннексии Северного Кипра.
Турция начала сама разведывать шельф непризнанной и подконтрольной ей Турецкой республики Северного Кипра (ТРСК) под надзором своих ВМС.Во всяком случае легализация турецкого протектората над северной частью острова уже фактически произошла (казус Фамагуста — аллюзия с античным городом-призраком). Причём ни Франция, ни Греция, ни другие государства не имеют ресурсов для сдерживания Турции посредством военно-силового противостояния. Иными словами, Эрдоган сравнительно «экономичными» средствами добился глубокого переконфигурирования геоэкономического пространства важнейшего региона.
Именно сравнительная лёгкость, с которой он получил желаемое в ситуации с Кипром, и подвигла его на существенно более рискованные действия в Нагорном Карабахе, цель которых переконфигурирование важнейшего для «турецкого будущего» пространства вокруг Каспия и далее — в Центральной Азии. Под «турецким будущим», как нетрудно предположить, подразумевается новая Османская империя.
Цель рискованных действий Эрдогана в Нагорном Карабахе — переконфигурирование важнейшего для «турецкого будущего» пространства вокруг Каспия и далее — в Центральной Азии.Конечно, политический стиль современной Турции во многом определяется личностью самого турецкого лидера. И здесь надо учитывать, что Эрдоган — авантюрист и оппортунист одновременно. То есть это человек, который готов на риск даже вне так называемых разумных пределов, и одновременно человек, использующий любую возможность для усиления своих личных позиций. А противостоят ему лидеры, впитавшие с молоком матери якобы непреложную истину: лучше поступиться малым, чем потерять всё. Подчеркнём, не потерять, а даже рискнуть потерей. Именно этой разницей темпераментов и обусловлено принципиальное отличие политических моделей.
Бросок за красные флажки
Эрдоган первым рискнул сыграть в постглобальный и постинституциональный мир, первым рискнул выйти за флажки глобальной экономической взаимозависимости, казалось бы, в проигрышной конфигурации (гораздо более проигрышной, чем, например, у России, да, вероятно, и у Китая), и пока у него многое получается. И если подбирать звучные сравнения, то можно сказать, что политика Эрдогана — это гамбит в условиях экономической и политической несамодостаточности. Однако приходится признать, что именно Реджеп Эрдоган стал лидером в силовом формировании того, что можно считать фактом геоэкономической регионализации, а также в создании собственного защищённого пространства.
В Баку прошёл 7-й саммит глав Совета сотрудничества тюркоязычных государств (Тюркский совет).Но давайте посмотрим не на то, чего Эрдоган хочет и к чему стремится, а как он добивается намеченных целей, поскольку в действиях турецкой стороны можно найти немало поучительного.
Первое. Активное и, надо признать, весьма успешное использование турецкой стороной младших партнёров, которые попадают в зависимость от Анкары. Вместо того, чтобы действовать в рамках традиционных институтов (НАТО, диалог с ЕС и проч.), Эрдоган совершил крутой разворот в институциональной плоскости и стал опираться на институты и механизмы, где он и только он может определять правила игры.
Внешняя силовая политика Эрдогана — это апофеоз ситуативности, отражающей не просто неясность стратегии, но и характер окружающего Турцию пространства, где возможности выстраивания устойчивых систем ограничены. С другой стороны, очевидно, что такая политика является продолжением курса Эрдогана на формирование единственного ядра «турецкого мира» в виде нынешней или слегка расширенной национальной территории Турции, вокруг которой концентрируются относительно слабые государства (Азербайджан), недогосударства (в виде Турецкой республики Северного Кипра) и военно-политически хаотизированные пространства (Идлиб и ряд пространств северной Сирии).
Полноценные партнёрские отношения в этих условиях становятся совершенно избыточными. Как результат, мы наблюдаем восстановление отношений сюзеренитета, что абсолютно отчётливо проявилось во время контактов турецкой и азербайджанской сторон в ходе конфликта в Нагорном Карабахе.
Второе. Турецкая сторона в наибольшей степени, по сравнению с другими глобальными и региональными игроками, освоила принцип ведения силовых действий с использованием «партнёрских» силовых формирований — зачастую полувоенных (которые сейчас именуются proxy) и не связанных непосредственно с Турцией. Это снимает для турок большинство рисков, связанных с последствиями гибели привлечённых ими в горячие точки людей. Кроме того, такой механизм поддержания высокой интенсивности военно-силовой политики для Турции оказывается относительно дешёвым.
Серьёзным конкурентным преимуществом Турции и лично Эрдогана является наличие значительного «резервуара боевиков» в Идлибе, который можно эксплуатировать ещё относительно длительное время.Конечно, серьёзным конкурентным преимуществом Турции и лично Эрдогана является наличие значительного «резервуара боевиков» в Идлибе, который можно эксплуатировать ещё относительно длительное время. Но таким же фактом является и то, что этот потенциал сознательно конструировался турецкой стороной при косвенном содействии других сил, не исключая и России, «выдавливавших» боевиков с подконтрольных территорий, а не уничтожавших их.
Фактом является и возможность конструирования подобных же «резервуаров боевиков» другими силами на иной демографической базе, например, с использованием радикально-националистических боевиков на Украине. Концепция «Единой армии Турана» (шесть государств — одна сила) также вряд ли будет наполняться за счёт национальных вооружённых сил соответствующих государств. Скорее всего, в этот проект вольются негосударственные, полугосударственные и частные силовые структуры со всего мира, прежде всего исламского.
Третье. Использование принципа «войн беспилотников», основы дистанционного ведения боевых действий, — до максимума возможностей. В большей степени мы это видели в Ливии, но и в Нагорном Карабахе азербайджанские войска в значительной мере своими тактическими успехами обязаны именно турецким беспилотникам. И в определённом смысле можно считать, что именно беспилотные системы воздушной поддержки наземных войск являются технологической основой турецкой военно-политической экспортной модели, доминирующей над остальными компонентами.
Но в тот момент, когда будут выработаны системные меры противодействия, значительная часть турецкого потенциала экспансии девальвируется.
Четвертое. Наиболее значимый фактор, обеспечивающий непрерывность гамбитов Эрдогана, — логистика, которую ни одна из противостоявших ему сил не попыталась нарушить, хотя это и не было проблемой с военно-силовой точки зрения. Из чего возможно сделать следующий вывод: создавая логистический потенциал, в основном находящийся в частном «гражданском» секторе (как, например, авиакомпания Burak Air, занимавшаяся перевозкой сирийских исламистских боевиков в Ливию и Нагорный Карабах), Эрдоган стремился, чтобы его логистическая инфраструктура находилась в зоне международной «неприкосновенности», когда любая жёсткая попытка пресечения транспортировки силовых ресурсов вызовет политический скандал международного уровня — как это случилось в 2010 году, когда Израиль перехватил турецкое судно «Mavi Marmara» из так называемой «Флотилии мира», направлявшееся с сомнительным грузом в сектор Газа. Кстати, не исключено, что мягкое отношение к сегодняшним логистическим операциям Турции в Средиземноморье и Закавказье со стороны других стран связано с опасением повтора именно того обострения.
В 2010 году Израиль перехватил турецкое судно «Mavi Marmara» из «Флотилии мира», направлявшееся с сомнительным грузом в сектор Газа.
Пятое. Агрессивная информационная политика с прямым задействованием политического руководства страны. Конечно, турецкую пропаганду можно считать и националистической, и откровенно грубой, тем не менее она вполне действенна, поскольку рассчитана не на элиты, а на широкие народные массы в Турции и в других странах. Опора на тюркскую, а теперь уже и исламскую «улицу» существенно расширяет свободу политического манёвра, хотя турецкий лидер вроде бы и не претендует на статус народного героя. И ситуация вокруг Нагорного Карабаха это подтвердила. Эрдоган совершенно не беспокоится о репутации «цивилизованного лидера», выступая с радикальными заявлениями, а иногда и с прямыми угрозами.
Также важно отметить, что турецкая информационная политика выстроена не в режиме контрпропаганды, а, напротив, по принципу откровенно грубого, максимально обострённого, и в силу этого понятного, продвижения исключительно своей «повестки дня». И надо признать, что такая политика оказывается существенно более эффективной, нежели практика тонкой информационной игры, которую пытаются осуществлять другие страны в отношении Турции.
Что и показал Нагорный Карабах.
На фоне деградации Запада
А ещё ситуацию вокруг повторяющихся раз за разом гамбитов Эрдогана можно охарактеризовать, как тактическую агрессию на фоне собственной стратегической слабости. Но она, что уже отмечалось, приводит к успеху на фоне ещё большей слабости и нерешительности конкурентов, особенно так называемых великих держав. При этом внутренние проблемы не сдерживают турецкого лидера, а, напротив, подталкивают к более активному поведению на внешнеполитической арене. Ибо только на базе внешнеполитических успехов Эрдоган получает шанс на благоприятное переконфигурирование внутриполитической ситуации.
Ну а формируемая Турцией геополитическая конфигурация не просто фиксирует состояние институциональной деградации ключевых западных институтов, но и даёт Эрдогану возможность играть на противоречиях основных держав мира.
Итак, сделаем вывод. Очевидно, что для Турции экспорт хаоса становится важнейшим вектором внешней политики. Проблема, однако, в том, что «хаос на экспорт» в исполнении Турции оказывается вполне востребованным в сегодняшнем мире, поскольку становится конкурентом ещё несколько лет тому назад абсолютно доминирующей стабильности через международное право, демонтаж которой мы сейчас наблюдаем. В общем, наступает новая эпоха, и Эрдоган ей вполне соответствует, завоёвывая симпатии относительно широких слоёв не только тюркоязычной общественности.
Помнится, в сороковые годы прошлого века складывалась очень похожая ситуация. Только это была не Турция, а Германия. И хорошо известно, чем закончился тот ретро-хаос.
Дмитрий Евстафьев,
политолог, профессор НИУ ВШЭ, кандидат политических наук
